Каково оно, влияние казахской культуры на русский

Каково оно, влияние казахской культуры на русский язык?!

     Глядя на то, какие же трудности сейчас зачастую испытывают русскоязычные люди в своих попытках освоить государственный язык Казахстана, можно подумать, что с казахской речью в России прежде, в историческом прошлом, никакого знакомства не имели. А между тем такие представления, по всей видимости, ошибочны.

     Это сейчас где-нибудь в российской глубинке казахские имена и названия представляются такими трудными для произношения, что сходу, сразу после первого знакомства их и не повторишь без того, чтобы не исказить значительно. Да и в самом Казахстане русскому человеку, прожившему здесь не один десяток лет, порой бывает не так-то легко запомнить простые, казалось бы, слова по-казахски.

     Но это - сейчас. Прежде, похоже, все обстояло иначе.

     О чем речь? Не секрет, что столетия назад в Москве при дворе царя широко использовался кыпчакский язык. Особенно – применительно к сфере дипломатии и торговли.

     Под таким названием имеется в виду не какой-то общий, абстрактно понимаемый татарский или тюркский язык, а именно предтеча современного казахского языка. Тому есть убедительные свидетельства.

     Ермак, покорив Сибирь, отправил в Москву сообщение об этом. Погодинский летописец называет это – «посольство к царю с сеунчем».

     Современные историки-толкователи вынуждены объяснять русским читателям, что «сеунч» - это «радостная весть». А для казахов «сеунч» и поныне самое, что ни на есть, родное слово и понятие, все еще находящийся в активном обороте атрибут традиции. У нас и сейчас можно часто слышать такое: «Суйiншiге не бересiн?» - «Чем меня вознаградишь за радостную весть?».

     А вот в современных толковых словарях русского языка этого слова уже нет. Прежде составители таких трудов квалифицировали этот термин как «устаревшее слово». И приписывали ему следующие значения - «вестовой», «посыльный». При этом приводили такие примеры – «Отправили с известием в Тулу сеунча».

     Это говорит, видимо, о том, что в более поздние времена семантика «сеунча» в русском языке претерпела некоторое изменение. Но во времена Ермака и Ивана Грозного, как это следует из приведенного выше примера, это слово использовали в том смысле, в каком его употребляют в казахской среде до сих пор. Выходит, связанный с ним казахский обычай не только был знаком Ермаку и Ивану Грозному, но и использовался ими как естественное понятие.

     То же самое можно сказать и о другом старинном русском слове – «домрачей» (то есть тот, кто играет на музыкальном инструменте домра).

     Ведь в русском языке нет аналогов этому названию - таких, скажем, как «гусличей», «балалайкачей» и т.д.

     Следовательно, мы, думается, можем допустить, что русские «домра» и «домрачей» и казахские «домбра» и «домбрашы» - одного происхождения.

     Приведенные примеры позволяют предполагать, что до времен Романовых казахский праязык был русской правящей элите знаком куда лучше, чем, положим, некоторым нынешним казахам.

     Впрочем, и в более позднюю эпоху в среде определенных групп великорусского нации царского времени бытовало немало таких терминов, которые казахи могли бы признать своими словами.

     К примеру, у Михаила Шолохова в романе «Тихий Дон», удостоившемся Нобелевской премии, присутствует целый ряд таких специфических казацких терминов, которые подавляющему большинству родных ему русских читателей практически совершенно не знакомы и которые вместе с тем вполне понятны для любого традиционного казахского человека.

     Назовем некоторые из них: «бурсаки» (по-казахски – «бауырсаки») – разновидность хлебного изделия; «дудак» («дуадак») – «дрофа»; «маштаковатый» (мастек) – «приземистый».

     А вот они, строки из «Тихого Дона», где эти слова присутствуют: «Привезла домашних сдобных бурсаков» и «Ильинична совала Наталье в кофту мягких бурсаков», «А казарки - молдаванки, Дудаки - дураки, Кваки – забияки», «Григорий видел маштаковатых, не донских коньков с подрезанными хвостами» и  «Маштаковатый конишка Прохора на ходу тянулся к траве».

     Теперь о «казахизмах» в России, которые, сохраняясь до настоящего времени, уже никем там не воспринимаются как «не свои» слова. Возьмем, к примеру, названия населенных пунктов в Ростовской области.

     Знаменитая станица Аксайская, которая происходит от слова «аксай». Так вот Аксай есть не только  в Ростовской области, но и также в Западно-Казахстанской области.  Когда речь заходит о происхождении названия донского Аксая, привычным образом ссылаются на татарский язык. Но если тут начать предметно разбираться, возникает недоразумение.

      «Ак» - в татарском, как и в большинстве других тюркских языков, дает значение «белый». А вот слово «сай» - означает по-татарски «неглубокий». То есть является прилагательным.

     Название местности, которое сочетает в себе два прилагательных, - это явление для тюркских языков крайне редкое. Да и не только для них, наверное... А вот если переводить «аксай» на русский как казахское словосочетание, все сразу становится понятным: «ак» - также «белый», а «сай» - «овраг», «русло реки». Поэтому не удивительно, что в топонимике Казахстана название «Аксай» встречается часто.

     Такие удивительные параллели говорят, понятное дело, о том, что казахские слова исторически не являются чуждыми для русского сознания и русского мировосприятия.

Максат КОПТЛЕУОВ